Да пусть уже хоть как-то измеряется доброта человека. Мне все-равно. Лишь бы меньше долбо...бов и равнодушных было на планете.
Правильно сказал Уважаемый V.Romio:
Лет пять назад на просторах инета прочел этот рассказ
Старик и мимозы.
Восьмое марта, раннее утрою. Будильник зазвенел и, даже не успев как следует начать свою песню, умолк под нажимом моего пальца. Почти в темноте я оделся, тихо прикрыл входную дверь и вышел на улицу. Едва стало светать.
Не сказал бы, что погода была весенней, – ледяной ветер так и норовил забраться мне под куртку. Подняв воротник и спрятав в него лицо, я быстро шел к рынку. Еще неделю назад я решил: никаких роз, только весенние цветы. Праздник же весенний, вот пусть и будут на столе первые вестники пробуждения в природе!
Прямо у входа на рынок стояла огромная корзина с очень красивыми весенними цветами. Мимозы были восхитительны ярко-желтые, с притягательной силой. Я ощутил прилив энергии и понял: это именно то, что мне нужно.
-А где продавец? -спросил я, пряча руки в карманы. Только сейчас я почувствовал, какой ледяной ветер, хотя на улице уже вступала в свои права весна.
-А ты сынок, подожди, она отошла ненадолго, сейчас вернется, -сказала тетка, торговавшая по-соседству солеными огурцами.
Я стал в сторонке и начал даже чуть улыбаться, когда представил, как обрадуются мои женщины, жена и дочка.
Напротив меня стоял старик. Сейчас уже не смогу сказать, что именно привлекло меня в его облике. Старорежимный плащ фасона 1965 года, на котором не осталось места, которое не было бы зашито… Но этот штопаный-перештопаный плащ был чистым. Брюки, такие же старые, но до безумия наутюженные… Ботинки начищены до зеркального блеска, но что не могло скрыть их возраста. Один ботинок был перевязан проволокой. Я так понял, что подошва от него просто отвалилась. Из-под плаща выглядывала старая, почти ветхая рубашка, но и она была чистой и выглаженной. Лицо? У него было обычное лицо старого человека, вот только во взгляде – что-то непреклонное и гордое несмотря ни на что. Сегодня был праздник, и уже понял, что дед не мог быть небритым в такой день. На его лице виднелся с десяток порезов, некоторые из них были заклеены кусочками газеты…
Деда трусило от холода, его руки были синего цвета, но он стоял на ветру и ждал. Какой-то нехороший комок подкатил к моему горлу. Непонятное чувство тронуло мою душу.
Я начал замерзать, а продавщицы все не было.
Я продолжал рассматривать деда. По многим мелочам я догадался, что дед не алкаш, а просто старый, измученный бедностью и возрастом человек. И еще я просто явно почувствовал, что дед стесняется теперешнего своего положения за чертой бедности. Непонятное чувство усиливалось.
К корзине вернулась продавщица. Дед робким шагом двинулся к ней. Я тоже подошел ближе.
Дед приблизился к продавщице, я остался чуть позади него.
– Хозяюшка…милая, а сколько стоит одна веточка мимозы? – непослушными от холода губами спросил дед.
– Так, а ну вали отсюда, алкаш! Попрошайничать надумал? Давай, вали, а то! – прорычала продавщица на деда.
– Хозяюшка, я не алкаш, да и не пью вообще, мне бы одну веточку.… Сколько она стоит? – тихо спросил дед.
Я был позади него, чуть сбоку. И видел, что у деда в глазах стояли слезы…
– Одна?! Да буду с тобой возиться, алкашня, давай, вали отсюда! -рыкнула продавщица.
– Хозяюшка, ты просто скажи, сколько стоит, а не кричи на меня, – так же тихо сказал дед.
– Ладно, для тебя, алкаш, пять гривен ветка, – с какой-то ухмылкой сказала продавщица. На ее лице проступила ехидная улыбка.
Дед вытащил дрожащую руку из кармана, на его ладони лежало три бумажки по гривне.
– Хозяюшка, у меня есть три гривны, может, найдешь для меня веточку на три гривны? – как-то очень тихо спросил дед. Я видел его глаза. До сих пор я никогда не встречал столько тоски и боли в глазах мужчины.
Деда трусило от холода, как лист бумаги на ветру.
– На три тебе найти, алкаш? Га-га-га, сейчас я тебе найду, – уже прогорланила продавщица. Она нагнулась к корзине и долго в ней ковырялась. – На, держи, алкаш, беги к своей алкашке, дари, га-га-га! – дико захохотала эта дура.
Дед пытался другой рукой придать этой ветке божеский вид, но та, не желая выпрямляться, ломалась пополам, и цветы смотрели в землю…На руку деда упала слеза… Дед держал сломанный цветок и лакал.
Волна постепенно накрывала меня, непонятное ощущение, которое прокатывалось по телу, сменилось вдруг обостренным чувством несправедливости, подступили гнев и агрессия, с которыми я уже не мог справится.
– Слышишь, ты, что ж ты делаешь? – начал я, пытаясь сохранить остатки спокойствия и не заехать продавщице по голове кулаком, хотя где-то в глубине души чувствовал, что не следует ее судить – так воспитана, жизнь такая… Да и алкашей, поди, ей тоже много попадается…
Видимо, в моих глазах был что-то такое, что продавщица как-то побледнела и даже уменьшилась в росте. Она просто смотрела на меня как мышь на удава и молчала.
– Дед, подожди, – сказал я, взяв деда за руку. Я был полон решимости и не совсем отдавал себе отчет своих действиях и словах.
-Ты, курица тупая, сколько стоит твоя корзина? Отвечай быстро и четко, чтобы я не напрягал слух, – тихо, но очень внятно прошипел я.
– Я не знаю, – промямлила продавщица.
– Я последний раз у тебя спрашиваю, сколько?!
– Наверное, сто гривен, – сказала продавщица.
Все это время дед непонимающе смотрел то на меня, то на продавщицу.
Я кинул ей по ноги купюру, вытащил из корзины все цветы и протянул их деду.
– На, отец, бери и иди поздравляй свою жену, – сказал я.
Слезы, одна за одной, покатились по морщинистым щекам деда. Он мотал головой и плакал, просто молча плакал…
У меня самого слезы стояли в глазах, и комок в горле все еще не отпускал.
Дед мотал головой в знак отказа и второй рукой прикрывал свою поломанную ветку.
– Хорошо, отец, пошли вместе, – сказал я и взял деда под руку.
Я нес цветы, дед – свою ветку, мы шли молча. По дороге я потянул деда в гастроном, купил торт и бутылку красного вина. И тут вдруг вспомнил, что так и не купил себе цветы.
– Отец, послушай. У меня есть деньги, эти 100-150 гривен не играют для меня роли, а тебе с поломанной веткой идти к жене негоже, сегодня же Восьмое марта. Бери цветы, вино и торт и иди к ней, поздравляй. Прими, это лучшее, что я могу сделать для себя и своих близких.
Слезы текли по щекам деда и падали на плащ, у него задрожали губы. В его глазах были немая благодарность и частичное не понимание настоящности момента.
Больше я на это смотреть не мог. Я буквально силой впихнул в руку цветы, торт и вино, развернулся и, вытирал глаза, сделал шаг к выходу.
– Мы… мы… сорок пять лет вместе… Она заболела… Я не мог ее оставить сегодня без подарка, – тихо сказал дед. – Спасибо тебе…
Я знал, что дед принял мой подарок ему и его супруге. Я ощущал, что теперь уже навсегда стану другим, что-то пробудилось во мне, и это уже нельзя будет игнорировать. Слезы сами текли из моих глаз…