GF-Shop.top
Весы кантер электронные до 50кг
250 грн

Автор Тема: Против лжи и фальсификации истории  (Прочитано 29596 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

SeXtaZ

  • Гость
Против лжи и фальсификации истории
« : Пятница, 25 Март 2011, 08:59 »
События под Конотопом летом 1659 года

После смерти в 1657 году Богдана Хмельницкого новым гетманом Войска Запорожского был избран генеральный писарь Иван Выговский, первыми политическими шагами которого стали военный союз с враждебным России Крымским ханством1 и заключение в сентябре 1658 года Гадячского договора с Речью Посполитой, предусматривавшего возвращение Украины в состав Польско-Литовского государства. Измена Выговского, ранее присягнувшего царю Алексею Михайловичу (1629—1676), в значительной степени способствовала началу гражданской войны на Украине, получившей впоследствии название «Руины». Противники Выговского призывали на помощь Москву, его сторонники готовились к борьбе с ней.
В марте 1659 года царь Алексей Михайлович направляет на Украину армию под командованием князя А.Н. Трубецкого для «успокоения междоусобия подданных его великого государя, Войска Запорожского жителей» и для защиты «черкас, которые государю служат», от нападений крымских татар.
20 апреля 1659 года* русские войска осадили крепость Конотоп, в которой находился активный сторонник Выговского полковник Г. Гуляницкий с 4000 казаков. Искусной ложью он сумел убедить казаков, что царское войско хочет «гетмана и казачью старшину позабивати, права и вольности их поломати, казаков крестьянами вечными сотворити». При этом Гуляницкий жестоко расправился с теми, кто войны с Москвой не хотел.
Трубецкой, расположившись обозом в селе Подлипное (к югу от Конотопа), предложил Гуляницкому прекратить сопротивление и сдать город. Получив отказ, князь велел своим стрельцам и драгунам «вести к городу шанцы и в шанцах поставить наряд». 21 апреля под Конотоп прибыл князь Ф.Ф. Куракин «с товарищи и с государевыми ратными людьми»2. Трубецкой приказал им «стать под Конотопом по другую сторону города». Третий «воеводский полк» (Белгородский) князя Г.Г. Ромодановского расположился западнее, прикрывая дороги и переправы, шедшие к Конотопу от сёл Сосновка и Поповка. Таким образом, с трёх сторон Конотоп был плотно окружён осадными лагерями, а с четвёртой протекала болотистая и труднопроходимая река Езуч.
Согласно документам Разрядного приказа — главного в то время военного ведомства Московского государства, численность всей русской армии, блокировавшей Конотоп, составляла примерно 28 600 человек3. В осадном лагере также находились верные царю украинские казацкие полки — около 7000 человек — под началом наказного гетмана Ивана Безпалого.
29 апреля русские войска предприняли первый штурм Конотопа, окончившийся значительными потерями (452 убитыми и 2655 ранеными)4. После этого Трубецкой приступил к правильной осаде, затянувшейся почти на два месяца.
К концу июня положение осаждённых становится критическим. Гуляницкий умоляет Выговского о помощи — или он прекратит сопротивление и сдастся Трубецкому5.
Рано утром 27 июня у Сосновки, это примерно в 10 верстах юго-западнее Конотопа, крымские татары и казаки Выговского атаковали сторожевые сотни русских, однако после короткого боя на переправе через речку Куколку (в летописях неверно называемую Сосновкой) отошли. Трубецкой не смог в должной мере организовать разведку и потому не имел представления ни о численности войск неприятеля, ни о местности, на которой предстояло вести боевые действия. Князь решил, что против него действуют незначительные отряды, а между тем к Сосновке приближались основные силы гетмана и союзных ему крымских татар. Русским противостояли 10 казацких полков гетмана — Черниговский, Переяславский, Каневский, Уманский, Черкасский, Кальницкий, Паволоцкий, Белоцерковский, Поднестрянский и Прилуцкий (всего около 16 тыс. человек), 11 наёмных хоругвей6 из поляков, немцев, сербов, валахов и молдаван (около 3 тыс. человек), а также драгунский полк Й. Лончинского7 (около 600 человек) из польского коронного войска А. Потоцкого.
Согласно сведениям толмача Посольского приказа Терентия Фролова8, который в то время находился в обозе хана Мухаммед-Гирея, он вёл с собой 60 тыс. «крымских татар, и нагайцов, и белогородцов, и азовцов, и темрюкских черкас». Было с ним и 240 янычар, но не из Турции, а тех, «которые живут в Крыме»9. Если даже предположить, что численность крымско-татарской орды толмачом была завышена примерно в два раза, как это нередко бывало, то и в этом случае противник Трубецкого имел почти двукратное превосходство в живой силе.
Утром 28 июня (8 июля по новому стилю) татары и казаки снова появились у Сосновки. Всё ещё полагая, что перед ним небольшие силы врага, Трубецкой послал к сосновской переправе с целью разведки боем, а также чтобы отогнать и рассеять малочисленного противника, конницу, поручив командование ею энергичному и храброму князю С.Р. Пожарскому и его товарищу князю С.П. Львову. Верный царской присяге, гетман Безпалый направил с отрядом две тысячи украинских казаков под началом полковников Григория Иванова и Михаила Козловского. В состав группы вошли также несколько сотен дворян московских и городовых, два рейтарских полка под началом иноземцев Анца Георга Фанстробеля и Вильяма Джонстона с приданными им драгунскими ротами (всего около 4 тыс. человек).
Пожарский и Львов, перейдя у Сосновки речку Куколку, атаковали обнаруженных в степи татар под началом нуреддина10 и наёмников Выговского. Участник боя на русской стороне есаул Семён Черкес свидетельствовал, что «на татар и на немец ударили смело без опасу»11. И увлеклись. Пожарский не знал, что ещё накануне битвы Мухаммед-Гирей с основными силами укрылся возле Торговицкого болота и ждал, когда преследовавшие наёмников и татар Адиль-Гирея русские не приблизятся к урочищу Пустая Торговица. Выбрав удобный момент, татары внезапно атаковали конницу Пожарского как раз со стороны болота, которое русское командование считало непроходимым12.
Мухаммед-Гирей не руководил боем. Он «с несколькими храбрыми воинами с возвышенного места обозревал театр действия и молился о победе»13, записал турецкий летописец Наима-Челеби. Обязанности командующего фактически выполнял Карач-бей Перекопский, наиболее опытный и талантливый военачальник крымско-татарского войска. Шотландец Патрик Гордон записал в своём дневнике, что «хан, незаметно стоявший с войском в долине, вдруг вырвался оттуда тремя огромными, как тучи, массами и, будучи слишком проворен для русских, окружил и одолел их, так что спаслись немногие»14.
Интереснейшее описание Конотопской битвы приводится в документе середины XVII века, известном как «Новгородский хронограф». Анонимный автор, вероятно, бывший участник сражения, сообщает, что, когда у переправы были замечены татары, «окольничей князь Семён Романович Пожарской нача говорити князь Алексею Трубецкому: “Я-де еду с своим полком и проведаю, каковы люди, болшие и малые, а что буде видя против себя, и учиню с ними брань, и я-де бой тотарской знаю, каковы оне на бранех”. Той же князь Семён Пожарской собрався со всем полком, что под его подраментом, и поиде против нечестиваго. А говорит князь Алексею Трубецкому: “Каково есть нам, и в тое время мне о сем помощь учини”»15.
Тот же источник повествует, что Трубецкой сдерживал устремления Пожарского, говоря ему, «чтоб он не ехал (за переправу?), дожидал бы о едином месте. Он же (Пожарский. — И.Б.) не послушав и поиде с своим полком против нечестиваго варвара»16, полагая, что перед ним находятся небольшие силы.
Если Трубецкой запрещал Пожарскому переходить через переправу, то последний, перейдя через речку, конечно, нарушил приказ главнокомандующего. Однако действия Пожарского можно объяснить целесообразностью и крайней необходимостью разведки боем, ибо главный воевода не имел представления ни о численности врага, ни о расположении его сил. В такой ситуации можно было либо ждать новых неожиданных ударов по русскому лагерю под Конотопом, либо кому-то вызвать огонь на себя, рискнуть, ввязаться в сражение, выманить противника в поле. В этом случае инициатива Пожарского оправдана. Если бы Пожарский не сделал этого, неожиданное нападение неприятеля могло привести к полной гибели всей армии Трубецкого.
Что касается летописи Величко, то в ней содержится рассказ о пленных казаках, взятых Пожарским в ходе погони, которые якобы предупреждали его о многочисленности неприятеля. Они «остерегали его, чтобы он не гнался далее за Выговским; праведно сказали, что ещё впереди многие есть войска от Выговского нарочно оставленные, козацкие и ордынские с ханом, калгою и нурадином султанами, а также с Ширин-беем и Дзяман-Сайдаком великими мурзами; однако он, князь Пожарский, правдивый распрос пленников уничтожил и не поверил; будучи распалённый Марсовой охотой, о перемене фортуны своей не мыслил, и перед всеми военачальниками своими, против сказки козацкой, сказал полные излишней думы и высокого о себе мнения слова такие: “Давай, ханишку, давай калгу и нурадина, давай Дзяман-Сайдака и Ширин-бея, всех их с войском их... вырубим и выпленим!” А сказав это, тотчас выступил снова, и крепко стал на Выговского налягать»17.
Однако согласно показаниям непосредственного участника боя С. Черкеса Пожарский и Львов сражались не с казаками Выговского. Напомним, воеводы, «переправу перешед, на татар и на немец ударили смело»18, которые выполняли роль «приманки». В этом свете рассказ Величко о казаках, якобы взятых Пожарским в ходе погони и предупреждавших его о засаде и о многочисленном неприятеле, и высокомерный и пренебрежительный ответ князя на это предупреждение, скорее всего, сочинены самим летописцем. Напомним, Величко не являлся свидетелем данного события, он писал свою историю спустя 60 лет после сражения, добавляя вымышленные эпизоды, вымышленных лиц и вымышленные речи.
Удивительно, что рассказ Величко о мотивах и действиях Пожарского многими историками воспринимается как непреложная истина, не вызывающая сомнений и не требующая доказательств. Не обращаясь к первоисточникам, повторяя давно заученные штампы, эти «специалисты» делают из рассказа С. Величко далеко идущие выводы о якобы легкомыслии князя как военачальника, о его виновности в гибели тысяч русских воинов.
Теперь обратимся к «Новгородскому хронографу», в котором так сообщается о пленении Пожарского: «и бысть бой велий с полудни и до вечера. Той же князь Семён Пожарский многих варвар посекаше и храбрство своё велие простираше. И прииде же день над вечер, окаяннии же варвари бусормени подстрелиша под князем коня, и не успе на другово всести. Тии же татарове нападоша множество и ухватиша его, и поведоша пред нечестиваго царя хана»19.
В результате рейда конный отряд князя Пожарского (не более 6 тыс. человек) попал в засаду, атакованный всей крымско-татарской конницей (до 30 тыс. ордынцев). Пожарский и его воины, окружённые, прижатые к болотистому руслу речки недалеко от того места, где позднее возник ныне не существующий хутор Сарановка, дрались до последней возможности. Именно здесь татары истребили большую часть конницы Пожарского и Львова. О том, что кульминация этого боя происходила в районе Сарановки, писал историк и краевед XIX века А.М. Лазаревский, подтверждая свои слова сообщением о находках на месте битвы. Следует согласиться с ним в том, что главным местом битвы под Конотопом «были окрестности хутора Сарановки, по правую сторону почтовой дороги в Полтавскую губернию. На это указывают могилы, разсеянные близ урочища Городище; тут же часто были находимы обломки сабель, кольчуг, ядра и прочее»20. Дополнить картину боя можно сообщением Безпалого. По его словам, увлекшись погоней, русские «не малый задор и бой за переправою с обе стороны чинили»21.
Г.Г. Ромодановский, получив первые сообщения от вырвавшихся из кольца всадников об огромных силах врага, приготовился к обороне переправы через р. Куколку.
Польский участник боя Т. Карчевский так описывал начало сражения на берегах Куколки: «28 июня согласно старого календаря, идя под Конотоп, чтобы освободить пана Гуляницкого из осады, встретили мы в миле от Конотопа на переправе Москвы пятнадцать тысяч»22. На самом деле на переправе стояло не более 3—4 тыс. русских. Это были дворянские сотни, рейтары и драгуны, и, возможно, оставшиеся казаки Безпалого. Вся пехота Ромодановского находилась в это время в шанцах под Конотопом и в бою под Сосновкой — Шаповаловкой не участвовала.
Спешив свою кавалерию и разместив бойцов по берегу Куколки, Ромодановский принял на себя удар значительно превосходивших сил неприятеля. Выговский, стремясь быстрее овладеть переправой, бросил в дело польских драгун Лончинского, казаков и своих наёмников. Как отметил польский участник боя, «над переправою была стычка с московитами. Их отбили от переправы пан капитан Закржевский с полком его милости пана Лончинского, коронного полковника, с его милостью паном Яном Косаковским, наёмным капитаном с литовского войска»23. Жестокое сражение на переправе затянулось до самого вечера. Однако, несмотря на преимущество в силах, Выговскому не удалось взять переправу сходу. Сам гетман в своей реляции сообщал, что не казаки, а «драгуны выбили (русских. — И.Б.) с переправы, а потом конница переправилась и задержала их стычками. Орда же, напав с тыла, так их [русских] смешала, что почти не осталось порядка, они стали убегать»24.
К этим словам можно добавить сведения из статейного списка событий в Малороссии 1659 года, в котором очевидец говорит: «И был бой до вечера, а вечером татары и черкесы обошли русских спорным гребенем и от д. Поповки стали побивать их и в полон брать»25. Переправившись через Куколку у Поповки, противник ударил в тыл правого крыла войск Ромодановского. В то же время хан с ордой перешел речку Куколку по неизвестной русским переправе под Торговицей в районе Сарановки и ударил по левому крылу полков Ромодановского. «Татаровя де в то время, зашед с обе стороны, на государевых ратных людей ударили и государевых ратных людей полки и сотни смешали»26, — сообщали после боя бывшие в плену у Выговского донские казаки.
Трубецкой не мог послать значительных подкреплений на помощь Ромодановскому, поскольку не хотел снимать осаду Конотопа. Ромодановскому всё же удалось организовать отход своих основных сил к Конотопу. Потери его оказались не столь большими, как у Пожарского, — всего 829 человек27. Прикрывая отступление, в плен попал не Ромодановский, а третий воевода Белгородского полка Лев Ляпунов — сын известного предводителя Первого ополчения 1611 года Прокопия Ляпунова. Его также пленили татары, поскольку он впоследствии разделил участь русских пленных, казнённых по приказу хана утром следующего дня. Бой закончился уже в сумерках, когда «Москва, что стояла в трёх окопах (таборах), до одного сомкнулась»28. Князья Трубецкой, Куракин и Ромодановский, соединив свои силы, сняли осаду Конотопа и затем в полном порядке начали отход к Путивлю.
На утро после битвы хан приказал привести к себе пленных русских воевод. Князь Семён Романович Пожарский, отличавшийся богатырским сложением, увидев невзрачного и трусоватого «крымского царя», выказал к нему своё полное презрение. Если верить Величко, князь оскорбил Мухаммед-Гирея, «выбранив хана обычаем московским», и плюнул хану в глаза29. Хан тут же приказал отрубить Пожарскому голову. До наших дней дошла «Песня о гибели Семёна Пожарского»30, в которой речь князя перед ханом напоминает слова былинного богатыря Ильи Муромца, обращённые к Калину-царю. В песне нет ни слова о казаках Выговского, а противниками русских выступают крымские татары и другие восточные народы. Впрочем, как видно из анализа источников, Пожарский под Конотопом действительно сражался с крымскими татарами и ногайцами, а не с украинскими казаками.
В 1659 году воевода был причислен церковью к лику святых как «Благоверный князь Семион Пожарский»31.
Утром 29 июня по приказу хана казнили весь командный состав и многих рядовых воинов, попавших в плен. Это следует из сообщения полковника Г. Каплонского, который написал, что «князя Пожарского, князя Львова Семена, Бутурлиных дву и многих началных бояр на завтрее головы порубили»32. Среди взятых в бою под Конотопом русских воинов не было отмечено ни одного изменившего и перешедшего на сторону врага. Если бы такие факты имели место, они бы, несомненно, получили отражение в источниках. В живых остались только те пленники, которых укрыли от расправы сами татары, надеясь на последующий выкуп.
Причиной массовой казни русских пленных был страх крымского хана и его высших сановников перед возможной изменой союзников — украинских казаков Выговского. Татарские вельможи запугали Мухаммед-Гирея тем, что казаки могут восстать против гетмана и освободить русских пленных, вместе с которыми они затем нападут на крымцев. Как записал Наима Челеби, первоначально всех русских дворян хотели отпустить за выкуп, но «сие предложение не было одобрено дальновидными и опытными татарами… Посему мы теперь должны употребить все старания, чтобы укрепить вражду между россиянами и казаками и совершенно преградить им путь к примирению»33.
29 июня, на следующий день после битвы гетман Выговский со своими казаками двинулся к селу Подлипное, где стоял табор князя Трубецкого. Как сообщается в «Статейном списке», «и июня же в 29 день изменники Черкасы учали по обозу и в обоз стрелять из пушек, и повели к обозу шанцы»34. Русские успели хорошо подготовиться к обороне и ответили сильным огнём из орудий и мушкетов. Сооружением шанцев противник попытался окружить лагерь Трубецкого и осадить его. В ночь на 30 июня мятежники предприняли атаку, но их отразили с большим уроном. Разбитые выговцы не только бежали от русской пехоты, но даже бросили свои шанцы. Еще немного, и войско Трубецкого «овладело б (нашим) табором, ибо уже вломилось в него»35, — писал об этом бое сам гетман.
В ходе последующего отступления русских к Путивлю 2—10 июля яростные атаки казаков и татар на обоз Трубецкого также не имели успеха. «А как де боярин со всеми людми от Конотопа пошли к Путивлю обозом и как крымской хан и Выговской всеми силами к обозу приступали и хотели разорвать, и в то де время языки сказывали, что татар и черкас на одной помычке побито с 6000 человек, потому де они помалу от обозу стали и отходить»36. Даже если эти данные завышены, несомненно то, что в боях при отступлении русской армии татары и казаки Выговского потеряли больше людей, чем в битве 28 июня. Так, наибольший урон в людях наёмные польские хоругви гетмана понесли не 28 июня, а в бою 2 июля, в ходе неудачных попыток разгромить отступавших к Путивлю русскую армию. Именно на 2(12) июля приходятся основные боевые потери наёмников (большое количество раненых и убитых) во всех 11 хоругвях37. Упомянутый ранее толмач Т. Фролов позднее рассказывал, что при отступлении войска Трубецкого от Конотопа к Путивлю татары и казаки «над обозом ничего не учинили», а сами потеряли убитыми: «черкас с 3000 и татар с 500 человек»38.
Большую роль в успешном отражении атак конницы противника сыграли солдаты и артиллеристы полка Н. Баумана. На вооружении полка состояли изобретённые полковником скорострельные казнозарядные орудия («с клиновым затвором»). Согласно свидетельству современника, скорострельность этих орудий была выше, чем у мушкета39. Прикрываясь рогатками и обозом, русские вели настолько плотный и мощный огонь «дробью» (картечью), что весь путь от Конотопа к Путивлю был усеян телами крымских татар и казаков Выговского. В признание заслуг Николая Баумана по царскому указу осенью 1659 года, ему, впервые в России было присвоено звание генерал-поручик40.
10 июля русское войско переправилось через р. Сейм и пришло в Путивль.
Что касается общих потерь русского войска, то историки, пишущие на тему Конотопской битвы, обычно ссылаются на слова С.М. Соловьёва: «Цвет московской конницы, совершившей счастливые походы 54-го и 55-го годов, сгиб в один день… Никогда после этого царь московский не был уже в состоянии вывести в поле такого сильного ополчения. В печальном платье вышел Алексей Михайлович к народу, и ужас напал на Москву»41. Сам того не ведая, ибо ему не удалось найти архивных документов о реальных потерях русского войска, наш выдающийся учёный приложил руку к появлению «конотопского мифа» о разгроме русского войска. Не подтверждается никакими источниками и сведения Т. Фролова о 5 тыс. пленных. Скорее всего, эту информацию толмач получил от самого хана, когда он отпускал его в Москву, чтобы тот рассказал царю о «великой» победе татар.
Исходя из анализа имеющихся данных, можно сделать вывод о том, что число убитых русских воинов в боях 28 июня — 6 июля составило примерно 3500 человек, а количество пленных вряд ли превышало 1000 воинов. Около 400 пленных, согласно Карач-бею, татары увели в Крым, остальных казнили утром 29 июня.
В октябре 1659 года по указу Алексея Михайловича путивльскому воеводе князю Г.Д. Долгорукову повелевалось послать на место битвы двух «добрых попов» и людей «кого пригоже» для отпевания и погребения павших. Следует отметить, что тела убитых татар и мятежников, возможно, были захоронены сразу после сражения. Тела же погибших русских воинов враги не хоронили.
Посланные служилые люди «побитых собрали телеса в трёх местах и, пев над ними погребение, похоронили»42. Путивльцы под Шаповаловкой «побитых людей тела збирали… и собрали они побитых людей костей да 1521 голову» и, «выкопав магилу под деревнею Шепаловскою, похранили их в одном месте»43. На месте боя ордынцев с Пожарским «за селом за Сосновкою, где стоял крымской хан с татары», посланные из Путивля собрали ещё «человек 1465 голов и кости», всех их также «в одном месте погребли»44.
Указание на три пункта сбора костей погибших и захоронение их в двух братских могилах свидетельствует о том, что место казни пленных находилось поблизости от одного из мест боевых действий. Таким образом, всего на поле битвы в трёх местах (два места боя и одно место казни пленных) в октябре 1659 года были обнаружены 2986 тел погибших и казнённых русских воинов, которых похоронили в двух общих братских могилах под Шаповаловкой и под Сарановкой.
Несколько сотен тел убитых в бою, вероятно, остались в болоте, но из приведённых данных опять же следует, что ни о каких 40, 30 или даже 10 тыс. погибших в конотопском бою русских, как голословно продолжают утверждать некоторые украинские историки, не может быть и речи.
В РГАДА сохранились точные росписи потерь во всех полках армии Трубецкого в битве под Конотопом и при отступлении к Путивлю. Всего, по уточнённым подсчётам А.А. Новосельского, 4769 человек45. Эти сведения — подлинный отчёт воеводы царю за каждого погибшего и пленного: исправление и искажение данных о потерях в то время не допускалось.
Неверно также говорить о гибели большей части Московского дворянского корпуса (обычно составлявшего «Государев полк»). Из вышеуказанного числа погибших и пленных «дворцовые чины» составили: двое окольничих (второй чин после боярина) — это князья С.Р. Пожарский и С.П. Львов; один стольник — Е.А. Бутурлин (сын А.В. Бутурлина); трое стряпчих — это М.Г. Сонин, И.В. Измайлов, Я.Г. Крекшин; 79 дворян московских и 164 жильца. Таким образом, общие потери московской элиты составили 249 человек46. В числе погибших из представителей наиболее известных дворянских фамилий оказались также князь Д.И. Волконский, князь З.П. Вяземский, М.И. Еропкин, И.И. Колычев, Н.В. Бобрищев-Пушкин, И.Ф. Плещеев, А.П. Вельяминов, князь М.И. Козловский, Ф.И. Бестужев, князь Г.А. Мещерский, князь И.Ю. Шаховской, Б.И. Татищев, Л.В. Тургенев, И.Б. Ермолов и ряд других. В основном это были молодые люди, только начинавшие службу, не имевшие высоких военных чинов и не занимавшие важных должностей. Тем не менее гибель значительного числа знатной молодежи (15 проц. от участвовавших в походе) из немногочисленной «конной гвардии» породила слухи о невиданном дотоле разгроме, чего на самом деле не было. Из архивных документов видно, насколько преувеличены цифры, названные в малороссийских летописях и польских хрониках.
Следует отметить, что «Новгородский хронограф» в гибели конницы Пожарского прямо обвиняет главнокомандующего Трубецкого: «И како бой бысть с царём ханом, и посылаше (Пожарский. — И.Б.) весть к боярину князь Алексею Трубецкому с товарыщи, и он о сем отказал: «Своею-де волею ехал, тако и промышляй, и я ему помогать не буду»47.
Если это не вымысел автора хронографа, то, возможно, имевший место конфликт между воеводами получил отражение в соборном деянии об уничтожении местничества от 12 января 1682 года: «…и от того их (воевод. — И.Б.) несогласия многий упадок ратным людям учинился, а именно под Конотопом и под Чудновым, и в иных многих местах»48.
Данные смотра князем Трубецким своего Большого полка в Путивле 10 августа 1659 года наглядно свидетельствуют, что сообщения некоторых литературно-хроникальных, идеолого-пропагандистских и мемуарно-эпистолярных источников украинского, польского и турецко-татарского происхождения о гибели всей армии Трубецкого, мягко говоря, не соответствуют действительности. Так, в результате проведённого князем подсчёта только под его непосредственным началом в строю находилось 11 533 рядовых, не считая начальных людей и полка А.В. Бутурлина49.
Сохранились сведения и о численности «московских чинов» после битвы — 937 человек, в том числе: стольников — 5; стряпчих — 4; дворян московских — 212; жильцов — 716. Всего согласно документам на 10 августа 1659 года в Большом полку у Трубецкого насчитывалось 3371 человек дворян и детей боярских, 1999 рейтар, 792 драгуна и 5371 стрелец и солдат. Это говорит о том, что только в Большом полку к концу летней кампании 1659 года в строю находилось не менее 12 тыс. бойцов, без учёта впоследствии прибывших подкреплений.
В воеводских полках князей Куракина и Ромодановского потери были ещё меньше: в полку Ромодановского в строю оставалось не менее 6,5 тыс. человек, в полку Куракина — не менее 4 тыс.
На основании всех этих данных можно сделать однозначный вывод: разгром русского войска под Конотопом — полный вымысел. Оставшихся у князя Трубецкого сил вполне хватало для отражения возможного похода Выговского на Москву. Известный историк С.М. Соловьёв, хотя и оказался в плену слухов, всё же справедливо отметил, что «конотопское дело было явлением случайным, не могшим иметь никаких важных последствий», и победа союзников имела характер частного успеха. Сражение не могло иметь также никакого значения ни для развития украинской государственности, ни для «возрождения Украинской державы».
Уже через два месяца после событий под Конотопом бывшие сторонники оставили Выговского. Один за другим казацкие полки стали переходить на сторону Москвы. При этом первым присягу царю принёс Нежинский полк, тот самый, который так упорно защищал Конотоп от армии Трубецкого. Выговский бросил гетманскую булаву и бежал в Польшу, где позднее был расстрелян поляками по подозрению в измене. Украина сделала свой выбор — она предпочла Москву Варшаве.

___________________
ПРИМЕЧАНИЯ

1 В личном письме Мухаммед-Гирею Выговский выражал желание «возобновить прежний братский союз казаков с татарами»,что, однако, привело к появлению оппозиции новому гетману на территории Левобережной Украины и восстанию полтавского полковника М. Пушкаря со своими казаками. См.: Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России (АЮЗР). М., 1872. Т. 7. С. 180, 186, 187; Памятники, изданные киевскою комиссиею для разбора древних актов. Т. III. Киев, 1898. С. 249—253.
2 АЮЗР. СПб., 1863. Т. 4. С. 232.
3 Состав трёх основных военных группировок («Воеводских полков») был следующим: Большой полк (около 16 300 чел.) под командованием воевод князя А.Н. Трубецкого и А.В. Бутурлина; Белгородский полк (7333 чел.) под началом воевод князя Г.Г. Ромодановского, П.Д. Скуратова и Л.П. Ляпунова; Рязанский полк (около 5000 чел.) под началом воевод князей Ф.Ф. Куракина, С.Р. Пожарского и С.П. Львова. Подсчёт произведён автором по документам: Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 210. Разряд. Оп. 13. Столбцы Приказного стола. № 308. Л. 328—335; Оп. 12. Столбцы Белгородского стола. № 482. Л. 636—639; № 429. Л. 319—323, 354.
4 Смирнов Н.В. Как под Конотопом упадок учинился… (мифы и историческая реальность) // Труды по русской истории. Сборник статей в память о 60-летии И.В. Дубова. М., 2007. С. 342.
5 Акты Московского государства (АМГ). СПб., 1894. Т. 2. С. 670.
6 Курбатов О.А., Малов А.В. К истории гражданской войны на Украине в период гетманства И. Выговского (1658—1659). (В настоящий момент материал готовится к печати).
7 Kroll P. Źrodło do dziejow bitwy pod Konotopem w 1659 roku z Archiwum Radziwiłłow w Warszawie // Studia historyczno-wojskowe. T. II. 2007. Zabrze, 2008. S. 280.
8 РГАДА. Ф. 123. Сношения России с Крымом. Оп. 1. 1659 г. Стб. 7. Л. 1.
9 Там же. Стб. 7. Л. 11, 12; Новосельский А.А. Исследования по истории эпохи феодализма. М., 1994. С. 64.
10 Нуреддином (вторым наследником престола) в то время был молодой и воинственный племянник хана Адиль-Гирей. Kochowski V. Annalium Polonia climacter secundus. II. Cracovia, 1688. S. 379.
11 РГАДА. Ф. 229. Малороссийский приказ. Оп. 1. Стб. 28. Л. 231; АЮЗР. Т. 15. С. 397, 398.
12 Там же.
13 Казем-бек М.А. Сравнительные извлечения из разных писателей, относящиеся к истории Семи планет // Журнал Министерства Народного Просвещения. СПб., 1835. № 6. С. 356.
14 Гордон П. Дневник 1677—1678. М., 2005. С. 34.
15 Новгородский хронограф XVII в. // Тихомиров М.Н. Русское летописание. М., 1979. С. 304.
16 Там же. С. 305.
17 Величко С. Сказание о войне козацкой з поляками. Киïв, 1926. Т. 1. С. 206.
18 В публикации указанной работы А.А. Новосельского допущена ошибка, в тексте (с. 66) «на табор и на немец», в подлиннике «на татар и на немец».
19 Новгородский хронограф XVII в… С. 305.
20 Лазаревский А.М. Конотопская старина // Памятная книжка Черниговской губернии. Чернигов, 1862. С. 328. Прим. 21.
21 РГАДА. Ф. 229. Малороссийский приказ. Оп. 1. Стб. 28. Л. 237; АЮЗР. Т. 15. С. 401, 402.
22 Памятники, изданные Киевской комиссиею для разбора древних актов (ПКК) Т. 3. К., 1898. С. 356.
23 Kroll P. Źrodło do dziejow bitwy pod Konotopem... S. 281; Мицик Ю.А. Гетьман Iван Виговський. Додатки. № 3. 1659, липня 23. Табiр гетьмана Виговського пiд Путивлем. Вiстовий лист («авiзи») про перемогу пiд Конотопом. С. 72.
24 Археографический сборник документов, относящихся к истории Северо-Западной Руси. Вильна, 1870. Т. 7. № 87. С. 114; Мицик Ю.А. Гетьман Iван Виговський. Додатки. № 1. 1659, липня 11. Табiр пiд Конотопом. Лист гетьмана Iвана Виговьского до коронного обозного Анджея Потоцького. С. 67.
25 АЮЗР. Т. 4. С. 238.
26 АЮЗР. М., 1892. Т. 15. С. 420.
27 Новосельский А.А. Указ. соч. С. 67.
28 ПКК. Т. 3. С. 356.
29 Величко С. Указ. соч. С. 207.
30 Соколова В.К. Русские исторические песни XVI—XVII вв. 1960. С. 139, 140.
31 Булычёв А.А. Между святыми и демонами. Заметки о посмертной судьбе опальных царя Ивана Грозного. М., 2005. С. 105.
32 АЮЗР. СПб., 1872. Т. 7. С. 301.
33 Казем-бек М.А. Указ. соч. С. 357, 358.
34 АЮЗР. Т. 4. С. 239.
35 Археографический сборник… С. 115; Мицик Ю.А. Гетьман Iван Виговський. Додатки. № 1. 1659, липня 11. Табiр пiд Конотопом. Лист гетьмана Iвана Виговьского до коронного обозного Анджея Потоцького. С. 68.
36 АЮЗР.Т. 15. С. 397, 398.
37 Kroll P. Źrodło do dziejow bitwy pod Konotopem... S. 282, 283; Мицик Ю.А. Гетьман Iван Виговський. Додатки. № 3. 1659, липня 23. Табiр гетьмана Виговського пiд Путивлем. Вiстовий лист («авiзи») про перемогу пiд Конотопом. С. 73, 74.
38 РГАДА. Ф. 123. Сношения России с Крымом. Оп. 1. 1659 г. Стб. 7. Л. 14; Новосельский А.А. Указ. соч. С. 65.
39 Роде А. Описание 2-го посольства в Россию датского посланника Ганса Олделунда в 1659 году // Проезжая по Московии. М., 1991. С. 301, 302.
40 Дополнения к Актам историческим. Т. 5. СПб., 1853. С. 91.
41 Соловьёв С.М. История России с древнейших времен // Сочинения. М., 1991. Кн. VI. Т. 11. С. 50.
42 РГАДА. Ф. 210. Разряд. Оп. 14. Столбцы Севского стола. № 167. Л. 105.
43 Там же. Л. 107.
44 Там же. Л. 108.
45 Новосельский А.А. Указ. соч. С. 68.
46 Там же. С. 66, 67.
47 Новгородский хронограф XVII в… С. 305.
48 ПСЗРИ. Т. 2. СПб., 1830. С. 372.
49 РГАДА. Ф. 210. Разряд. Оп. 13. Столбцы Приказного стола. № 308. Л. 280. Лист 280 перепутан местами с листом 286.

Подполковник юстиции И.Б. БАБУЛИН

* Даты приводятся по старому стилю.
« Последнее редактирование: Четверг, 01 Январь 1970, 03:00 от Guest »


SeXtaZ

  • Гость
Кого освобождали прибалтийские эсэсовцы?
« Ответ #1 : Пятница, 25 Март 2011, 09:05 »
 
Кого освобождали прибалтийские эсэсовцы?
 
В центре эстонского курортного города Пярну на гранитном постаменте установлен бронзовый барельеф с изображением солдата в форме Эстонского легиона СС с автоматом, ствол которого направлен на восток. На постаменте надпись: “Всем эстонским воинам, павшим во 2-й Освободительной войне за Родину и свободную Европу в 1940-1945 годах”. Это – памятник эстонцам, воевавшим во Второй мировой войне на стороне нацистской Германии. Он сооружен на средства, собранные уцелевшими ветеранами легиона СС.

Какими странными порой бывают гримасы истории! Преступники, виновные в уничтожении десятков и сотен тысяч людей могут объявляться национальными героями, а те, кто воевал с этими преступниками, отдаются под суд и заканчивают свою жизнь в тюрьме.
Именно это происходит сейчас в Прибалтийских государствах, являющихся членами респектабельных международных организаций и союзов. Те, кого в России считают военными преступниками, там носят ореол «борцов за независимость», воевавших, как утверждают, прежде всего против большевиков. И это в то время, когда коллаборационисты, совершавшие самые страшные преступления в период Второй мировой войны ради установления «нового порядка» (равно и антидемократического, и антикоммунистического), во всех странах получил полное и решительное осуждение. Многие лидеры коллаборационизма (Петен, Лаваль - во Франции, Квислинг - в Норвегии, Муссерт - в Голландии, Тисо - в Словакии) понесли заслуженное наказание. По данным российского исследователя М.И. Семиряги, с 1945 по 1955 г. в странах Западной Европы было проведено 13.607 национальных судебных процессов над коллаборационистами, 27 обвиняемых были приговорены к пожизненному заключению, а 43 осуждены на смертную казнь.
Наверное Европа немало удивилась бы, узнав, что ее свободу, оказывается, защищали прибалтийские эсэсовцы.
 
«Санитарный кордон» для диктатуры пролетариата
 
Истоки проблемы, как представляется, связаны с тем, что исторически национализм значительной части прибалтийских народов связан с отторжением всего русского, а после русской революции – еще и с отторжением «коммунистической угрозы» со стороны СССР. Прибалтийские государства активно подключились к "санитарному кордону" вокруг СССР, который предложил создать премьер-министр Франции Ж. Клемансо. С целью пресечь влияние коммунистов в период с 1922 по 1934 гг. на территориях Литвы, Эстонии и Латвии были установлены авторитарные режимы, имевшие все атрибуты фашистской диктатуры.
Основными их оплотами явились “общественные” вооруженные организации для борьбы с “внутренним врагом”: в Эстонии - "Кайтселийт" (гражданская гвардия), "Омакайтсе" (союз защиты), в Латвии - "Айзсарги" (защитники), в Литве - "Шаулис" (стрелки).
С победой фашизма в Германии сотрудничество правительств Латвии, Литвы и Эстонии с Берлином становилось все более тесным и все больше отражалось на их общественном устройстве, характеризовавшемся отходом от демократии. Свою роль сыграли события после Мюнхена, которые утвердили правителей стран Балтии в убеждении, что не следует надеяться на помощь Англии и Франции, а лучше ориентироваться на более тесное сотрудничество с Германией.
Малые государства Балтии стали фактически разменной монетой в большой предвоенной игре европейских держав. Так, в 1938 г. Литва была вынуждена официально признать суверенитет Польши над Вильнюсом и Вильнюсской областью, а. 22 марта 1939 г. – подписать договор с Германией о «добровольной передаче» Клайпедского края. 7 июня 1939 г. Эстония и Латвия подписали договоры о ненападении с Германией, а в августе того же года секретные соглашения о гарантиях их границ.
Однако, после подписания пакта Молотова-Риббентропа в 1939 г. страны Балтии попали в сферу влияния СССР и подписали с ним пакты о взаимной помощи. Пакты предусматривали ввод на территорию этих стран "строго ограниченного количества" советских вооруженных сил: в Эстонию - до 25 000, в Литву - до 20 000, в Латвию - до 25 000 человек. Советско-литовский пакт предусматривал возвращение Литве Вильнюса и Вильнюсской области (в качестве «отступных» Гитлеру за это было заплачено 7,5 млн золотых долларов).
Первоначально с советской стороны соблюдались внешние атрибуты независимости партнеров по пактам. Однако с весны 1940 года обозначился переход к более определенным формам советского контроля. Сигналом для этого стало заявление Наркоминдела СССР от 30 мая 1940 года, в котором Литва обвинялась в несоблюдении пакта и недружественном отношении к советским военнослужащим. Прибалтийским странам были предъявлены ультимативные требования о замене существующих правительств на новые, просоветские.
Тем не менее, современники хорошо помнят, что абсолютное большинство жителей Прибалтики в 1940 году приветствовало Красную Армию как гаранта их безопасности. Достаточно напомнить, что лишь на митинге, состоявшемся 24 июня 1940 года в Каунасе и потребовавшем легализации Компартии Литвы, участвовало от 70 до 100 тысяч человек. Поэтому большинство жителей активно участвовало в выборах в новые органы власти, поддержало их решения.
Осенью 1940 года в Прибалтийских республиках под контролем уполномоченных из Москвы начались глубокие социально-экономические преобразования, которые сопровождались типичными для тех времен командными и административно-бюрократическими извращениями. Были в то время и беззаконие, и жестокость, унижение национального и человеческого достоинства. Больно ударили по жителям Балтии жестокие массовые репрессии, которые были обращены как против тех, кто мирным путем передал власть представителям народа Литвы, так и против множества других ни в чем не повинных людей, включая детей и стариков.
Но одновременно существовало и активно готовилось к действиям националистическое подполье, которое подпитывалось за счет просчетов новой власти. С вводом частей Красной Армии на территорию Прибалтийских государств и установлением Советской власти националистические организации были распущены. Однако во многом они сохраняли свою боеспособность, уйдя в подполье и имея тайные склады оружия. Так, в Латвии почти полностью сохранились кадры распущенной военно-фашистской организации "Айзсарги", насчитывавшей в своих рядах около 60 тыс. человек. В Литве действовал Литовский фронт активистов, имевший в своих рядах более 30 тыс. человек.
Руководители этих организаций после их роспуска, опасаясь преследований на родине, бежали в Германию, где попали в сферу немецкой разведки, которая использовала их для подрывной деятельности уже против советских Прибалтийских республик. В 1939 – 1941 гг. в националистическом подполье шел активный процесс подготовки к дестабилизирующим действиям в тылу Красной Армии на территории Латвии, Литвы и Эстонии
За неделю до начала войны органами НКВД в Прибалтийских республиках была проведена масштабная операция по нейтрализации националистического подполья. Только в Литве было арестовано 5664 человека, выселено – 10 187, а всего – 15 851. По признаниям западных историков, это нанесло заметный урон подпольным организациям в Прибалтике.
Среди основных причин становления и развития националистического подполья в странах Балтии называют, во-первых, утрату национального суверенитета, что вызвало неприятие у национальной интеллигенции, в том числе в армейской среде. Во-вторых, неприятие вызывал воинствующий атеизм советской власти. В-третьих, социально-экономические и политические преобразования по существу ломали устоявшийся быт основной части населения и прежде всего крестьянства.
Вследствие этого националистическое движение в Прибалтике, освященное догмами веры, вовлекло в свои ряды значительную часть населения. Всего в подпольных, частично вооруженных формированиях весной 1941 г. насчитывалось около 30-40 тыс. боевиков. Именно они составили те диверсионные отряды, которые после нападения Германии на СССР стреляли в спину красноармейцам и облегчали вермахту оккупацию своих стран. Прибалтийские националисты лелеяли надежду на то, что, уничтожив руками немцев Советскую власть, они затем прогонят и самих оккупантов, вновь обретя независимость.
Однако у руководителей «третьего рейха» были совсем другие планы. Литве, Латвии и Эстонии предстояло стать колониями Великой Германии. Большая часть населения прибалтийских республик подлежала депортации, остальная – онемечиванию. Это было закреплено и утверждено Гитлером 15 июля 1941 г. в плане "Ост".
 
Под знаменами «третьего рейха»
 
По распоряжению Гитлера оккупированная территория Прибалтийских республик вошла в состав рейхскомиссариата "Остланд". Немецкое командование и руководство «третьего рейха» (Гиммлер, Розенберг), заигрывая с националистами, периодически пытались предложить Гитлеру различные варианты «суверенитета» Латвии, Литвы и Эстонии под протекторатом Германии, однако эти предложения всегда встречали категорический отказ со стороны фюрера.
Гитлер был также категорически против того, чтобы давать оружие в руки населению оккупированных территорий, каким бы лояльным оно ни было к фашистскому режиму. Однако уже в первые месяцы Великой Отечественной войны вермахт понес большие потери в живой силе и технике. Прибывавшее пополнение не могло возместить этих потерь и к августу 1941 г. в немецких частях возник большой некомплект. В связи с этим было принято негласное решение о привлечении населения Прибалтики в качестве "добровольцев вспомогательной службы".
Партизанская война в немецком тылу стала вторым важным фактором, повлиявшим на привлечение граждан Прибалтийских республик на немецкую службу. Уже в конце июля 1941 г. командующим немецкими тыловыми районами было разрешено формировать во взаимодействии с соответствующими начальниками СС и полиции "вспомогательные охранные части" из числа «лояльных» литовцев, латышей и эстонцев.
Местные вспомогательные силы, как называли их сами немцы, делились на: добровольных помощников ("хиви"), службу порядка ("оди"), шуцманшафтов ("шума"), полицейские и оборонные команды помощников в общинах ("гема").
По данным зарубежных исследователей, подтвержденным сведениями из отечественных архивов, уже в конце 1941 г. на базе "Омакайтсе" в Эстонии было создано 25-27 полицейских и охранных батальонов неполного состава общей численностью около 10 тыс. чел. В январе 1942 г. в ходе объявленной первой "добровольной" мобилизации эстонской молодежи в возрасте от 18 до 25 лет численность личного состава этих батальонов увеличилась до 40 тыс.
В Латвии за короткий срок, с сентября по октябрь 1941 г., было создано 26 полицейских батальонов, большая часть которых формировалась в Риге.
По имеющимся данным, в годы войны в германской армии служило около 40 тыс. литовцев. Было сформировано 23 вспомогательных полицейских батальона, которые действовали не только на территории Литвы, но и в Италии, Югославии и Польше. В то же время немецким властям так и не удалось сформировать из литовцев соединения и части СС, как это было осуществлено в соседних Эстонии и Латвии. Генералу П. Плехавичюсу было поручено до 16 марта 1944 г. создать 7 батальонов и направить их против партизан. Чтобы избежать насильственного угона в Германию в батальоны Плехавичюса вступило немало литовской молодежи. Но, узнав о готовящейся отправке на Восточный фронт, часть солдат «армии Плехавичюса» разбежалась, остальные были разоружены, некоторые из них расстреляны немцами.
В связи с тяжелым положением немецкой армии после поражения под Москвой командование вермахта в начале 1942 г. стало активно готовить латышские и эстонские полицейские батальоны для отправки на передовую и создавать новые полицейские подразделения и части. В апреле 1942 г. эти батальоны появились на Восточном фронте.
Необходимо подчеркнуть, что эти подразделения действовали в составе немецких частей и надеждам балтийских националистов на создание национальных вооруженных сил не суждено было сбыться. 28 августа 1942 г. был объявлен приказ Гитлера об образовании Эстонского добровольческого легиона войск СС. Он был создан как часть немецких войск СС, подчиненная Гиммлеру. В конце февраля – начале марта 1943 г. началось формирование добровольческого латышского легиона СС. Однако, несмотря на большую агитационную кампанию, дело провалилось.
Тогда немецкое командование решило прибегнуть к другим мерам. Архивные документы указывают на некоторые методы формирования этих подразделений –принудительная мобилизация и обман при отправке.
После поражений немецкой армии зимой 1942/43 г. на Восточном фронте вербовка стала принимать все более принудительный характер. Так, по свидетельству очевидцев, в начале января 1944 г. при сопровождении эшелона с мобилизованными в Ригу охрана расстреляла 25 человек.
Для подготовки очередной мобилизации, например, немцы распространили слухи о том, что будет создана суверенная Латвия во главе с избранным президентом. Кроме того, многих латышей прельщало то, что в легионе командирами предполагалось назначать латышей, то есть они попадали в чисто латышскую войсковую часть, плюс ко всему легионерам обещали существенное по отношению к другим гражданам Латвии преимущество в продовольственном и материальном обеспечении.
На деле оказалось, что командовал легионом немецкий генерал Хансен, а высший командный состав состоял почти полностью из немецких офицеров. Только средние командные должности в легионе занимали бывшие офицеры латвийской армии.
В течение весны 1943 г. и зимы 1944 г. немецким верховным командованием в Латвии были созданы 15-я и 19-я добровольческие дивизии СС. Они подчинялись командованию немецкой армии, а для придания видимости национального командования их генеральным инспектором был назначен латышский генерал Р. Бангерскис.
15-я дивизия СС с ноября 1943 по февраль 1944 г. вела оборонительные бои против советских войск на невельском направлении, в районе Пскова и практически была полностью уничтожена под г. Остров. Как свидетельствуют боевые сводки, латышские легионеры оказывали ожесточенное сопротивление советским войскам.
В августе 15-я дивизия была отведена на переформирование, а в Латвии началась новая мобилизация местного населения. Когда в январе 1945 г. началось наступление советских войск, слабо обученная 15-я дивизии была брошена в бой в качестве резерва и участвовала в оборонительных боях в Восточной Пруссии, в ходе которых большинство легионеров сдались наступающим советским войскам.
​Те, кто смог избежать плена, продолжали ожесточенно обороняться в составе различных соединений вермахта. 27 апреля и в начале мая остатки дивизии сдались в плен американскому командованию и частям Красной Армии.
​Боевой путь 19-й латвийской дивизии СС начался в ноябре 1943 г. Базой ее формирования стала 2-я латвийская добровольческая бригада СС, которая участвовала в боевых действиях против частей Красной Армии с ноября 1943 г. по март 1944 г. на различных участках группы армии "Север".
В середине марта 1944 г. бригада получила название 19-й латышской дивизии СС. В ходе оборонительных боев в апреле-июле дивизия несла большие потери, несколько раз отводилась в тыл на переформирование. В августе-октябре под ударами частей Красной Армии дивизия отходила на запад, ведя упорные бои и неся тяжелые потери. В дальнейшем она вместе с немецкими войсками отошла в Курляндию.
В 1945 г. дивизия разделила судьбу терпящей окончательное поражение немецкой армии. 8 мая в 16.00 над боевыми порядками дивизии появились советские бомбардировщики, и к 20.00 8 мая 1945 г. 19-я латышская дивизия СС как боевая единица перестала существовать. Согласно данным Центрального архива Министерства обороны Российской Федерации с 9 по 12 мая 1945 г. в имении Плани у р. Амула личный состав дивизии был разоружен частями 130-го латышского стрелкового корпуса Красной Армии. В общей сложности в плен сдалось 1477 латышских эсэсовцев (16 офицеров, 170 унтер-офицеров, 1291 солдат).
Что касается Эстонского легиона СС, то его подразделения в течение 1942 г. участвовали в боях против частей Красной Армии на территориях Ленинградской и Псковской областей, а также под Курском.
В ноябре 1943 г. из остатков этих батальонов немецким командованием группы армий "Север" была сформирована 3-я эстонская добровольческая бригада СС под началом оберфюрера Аугсбергера, немца по национальности. До конца декабря 1943 г. она участвовала в карательных операциях против советских партизан и мирных жителей на территории Белоруссии и лишь в январе 1944 г. была переброшена на нарвский участок фронта, где вела ожесточенные бои с советскими войсками, в том числе и с частями эстонского стрелкового корпуса Красной Армии в районе г. Рандере.
Понеся большие потери, бригада в сентябре 1944 г. была отправлена в Германию на переформирование. В октябре 1944 г. в г. Нойхаммере была создана 20-я эстонская добровольческая дивизия СС.
До января 1945 г. части дивизии участвовали в боях в Восточной Пруссии. 13 января 1945 г. в районе г. Виттенберг вместе с другими немецкими частями была окружена войсками Красной Армии, с боями вышла из окружения и отступила на территорию Чехословакии. 11 мая 1945 г. под г. Мельник, недалеко от Праги, дивизия сдалась частям Красной Армии. После капитуляции вермахта многие уцелевшие военнослужащие дивизии ушли на Запад, к союзникам, другие вошли в состав подпольных националистических вооруженных формирований, действовавших против советской власти на территории Эстонии уже после Великой Отечественной войны.
 
Каратели
 
С самого начала своего создания в первые дни после нападения Германии на СССР формирования прибалтийских коллаборационистов использовались в карательных операциях и экзекуциях.
Охранные батальоны в Литве активно участвовали в этих акциях, на их совести – десятки тысяч убитых и замученных советских и иностранных грждан. Изучение архивных материалов показало, что за годы гитлеровской оккупации в Литве было убито около 700 тыс. человек, в том числе 299 тыс. советских военнопленных, более 370 тыс. местных жителей, около 100 тыс. граждан, привезенных из других республик СССР и государств Европы. Были почти полностью уничтожены все литовские евреи в количестве 250 тыс. человек. За эти же годы в Германию было вывезено около 70 тыс. граждан Литвы, большая часть которых погибла на чужбине.
Латвийские полицейские с самого начала войны проводили массовые расстрелы советских граждан в Риге. Более 3000 человек стали жертвами этих акций. Кроме Риги в июле 1941 г. на территории Прейльской волости Двинского уезда такие карательные группы расстреляли 900 советских граждан, в том числе все еврейское население г. Прейли.
Как отмечает российский историк А.Г. Шляхтунов, по данным российских архивов, только за период с декабря 1941 по август 1942 г. в гетто под Ригой ими было уничтожено около 27 тыс. чел. Общее число жертв расстрелов в Бикерниекском лесу составило 45,5 тыс. чел. В Румбульском лесу руками т.н. «команды Арайса» было уничтожено около 38 тыс. чел. Латвийские карательные отряды действовали и на территории Новгородской и Ленинградской областей. Летом 1942 г. немецкая полиция безопасности передала охрану г. Слоним в Белоруссии 18-му латвийскому полицейскому батальону. Командир его Рубенис буквально в тот же день отдал приказ об уничтожении еврейского гетто (2000 чел.). Легионерами 2-й латвийской бригады СС были сожжены дер. Федоровка и село Осино Чудского района, производились расстрелы в лагере для военнопленных в Красном селе под Ленинградом. Личным составом 19-й латышской дивизии СС за период с 18 декабря 1943 по 2 апреля 1944 г. было уничтожено 23 деревни и расстреляно более 1300 чел. И этот страшный список можно продолжить.
Кроме того, полицейские "отряда Арайса" охраняли концлагерь в г. Саласпилс, где в результате массовых расстрелов, чинимых администрацией и охраной лагеря, за весь период оккупации было истреблено свыше 100 тыс. человек. Безусловно, "команда Арайса" занимала первое место среди всех полицейских формирований Латвии по количеству преступлений.
В период с начала февраля по середину апреля 1943 г. немецкое командование предприняло полицейскую операцию с целью создания на границе Латвии и Белоруссии «нейтральной зоны» шириной 40 км. Предполагалось, что эта полоса земли без жителей и населенных пунктов должна была лишить партизан их опорных пунктов. В операции приняли участие 7 латвийских батальонов и сопровождалась массовыми расстрелами, грабежами, насилиями и издевательствами.
Всего было уничтожено несколько сотен деревень, среди них и такие, где насчитывалось до тысячи и более жителей. Только в районе Мациевичи было уничтожено 1247 мирных жителей.
Согласно данным Чрезвычайной республиканской комиссии по злодеяниям немецко-фашистских захватчиков и их пособников только на территории Латвии было замучено 313 798 мирных жителей (в том числе 39 835 детей) и свыше 330 тыс. советских военнопленных.
Эстонские полицейские использовались немецким командованием для охраны лагерей и тюрем на территории "Остланда", а также для охраны гетто в Польше, Югославии и даже в Италии. Кроме того, они активно участвовали в карательных операциях против партизан на территории Ленинградской области, в Литве, Белоруссии и на Украине, превосходя своих немецких хозяев по жестокости обращения с местным населением.
Эстонские полицейские совершали зверства против мирного населения в районах г. Кингисеппа и дер. Керотово (Ленинградская область). Только в Ленинградской области ими были сожжены полностью деревни Бабино, Хабалово, Чигиринка.
В ноябре 1943 г. в карательных операциях против мирных жителей оккупированных территорий и партизан принимала активное участие и 3-я эстонская бригада СС, которая вместе с другими немецкими частями была задействована в операциях "Хейнрик" и "Фриц" в районе Полоцк, Невель, Идрица, Себеж, где совершались массовые расстрелы и грабежи, уничтожались деревни, жители угонялись в Германию.
Зверства латышских и эстонских СС вызвали возмущение даже у их союзников-коллаборационистов из власовской армии. Как указывалось в одном из докладов офицера РОА, латвийские эсэсовцы, сменив немецкие части в Витебской области, творили «беспричинный страшный террор… На такие же факты пришлось натолкнуться и в бывшей Псковской губернии со стороны эстонских СС».
Немцы старались посеять национальную рознь среди военнослужащих «восточных батальонов», выделяя, например, эстонцев и латышей из всей массы коллаборационистов, пренебрегая литовцами и другими национальностями.
На деле же немцы не доверяли никому. Привлекаемые гитлеровцами офицеры – латыши и эстонцы, как правило, получали назначение со значительным понижением. Кроме того, они должны были беспрекословно подчиняться немецким офицерам, даже младшим по званию. Так, например, 8 июля 1944 г. командир 2-го гренадерского полка 19-й добровольческой дивизии полковник Плеснер за неподчинение немецкому обер-лейтенанту был предан немецкому военно-полевому суду. Нередко между немецкими военнослужащими и представителями национальных воинских формирований возникали ссоры, драки, а в конце августа 1943 г., например, в г. Долессала, в 8 км юго-восточнее г. Риги, между добровольцами из латышского легиона СС и немцами произошло вооруженное столкновение, в результате которого было убито 54 латыша и 24 немца.
Ввиду ненадежности солдат-легионеров, их целыми подразделениями вливали под видом "приобретения боевого опыта" в немецкие части. Как вспоминают пленные латыши из 83-й пехотной дивизии, в отделениях было по 10 немцев и 3 латыша, причем латышей даже не ставили одних на посты, а только вместе с немцами.
Несмотря на подобные факты, необходимо отметить, что значительная часть прибалтов, особенно полицейские, сражалась против войск Красной Армии упорно и ожесточенно. Многие свидетельства советских партизан, солдат и офицеров подчеркивали при этом хорошую обученность легионеров.
 
Эпилог
 
Так кого и от кого освобождали формирования прибалтийских коллаборационистов? За какую такую свободную Европу сражались прибалтийские эсэсовцы?
Если отвечать на эти вопросы прямо и без политического лукавства, то ответы очевидны: прибалтийский коллаборационизм был разновидностью обыкновенного фашизма со всеми присущими ему чудовищными чертами. Прибалтийские полицейские батальоны и части СС стоят в одном ряду с такими же формированиями, созданными во время войны в Бельгии, Голландии, Норвегии, Франции и некоторых других странах и сражавшимися не за свободу народов Европы, а за их порабощение. Эти формирования официально осуждены правительствами этих государств. Навечно позором за свои кровавые злодеяния покрыли себя формирования СС, набранные из числа представителей различных национальностей СССР, в том числе русских.
И если мы не находим смягчающих обстоятельств для Лаваля и Квислинга, то как можно причислять к "борцам за свободу" прибалтийские легионы СС? Нынешние руководители стран Балтии, играя на национальных чувствах и оправдывая своих коллаборационистов военного времени, играют с огнем и противопоставляют себя не только принципам гуманизма и человечности, но и просто здравому смыслу прагматичной политики. Остается надеяться только на здравый смысл народов.
« Последнее редактирование: Четверг, 01 Январь 1970, 03:00 от Guest »

SeXtaZ

  • Гость
Прибалты на службе Гитлеру
« Ответ #2 : Пятница, 25 Март 2011, 09:10 »
Националистические вооруженные формирования Эстонии, Латвии и Литвы в годы Второй мировой войны

В начале войны, в 1941 г., на территории Прибалтики активно действовали сформированный немецкими спецслужбами из местных жителей  националистические отряды с целью возглавить их борьбу против советских войск.
Формирование упомянутых групп всецело находилось в ведении Абвера. Следовательно, на них не распространялись установки политического руководства, однако, с другой стороны, их существование никоим образом не влияло на восточную гитлеровскую политику в части использования советских граждан в вооруженной борьбе.
Куда более важным в этом отношении было использование армией так называемых «хиви» (сокр. от нем. Hilfswillige - добровольные помощники). Несмотря на значительные успехи, достигнутые вермахтом в ходе приграничных сражений, и оккупацию значительных территорий, война против Советского Союза не стала шестинедельным блицкригом, а потери в живой силе и технике превысили все расчетные данные. В течение первых 8 недель войны германская армия потеряла только убитыми и пропавшими без вести более 100 тыс. человек. Это столько же, сколько во всех предшествующих кампаниях, начиная с сентября 1939 г. Вследствие этого некомплект личного состава к концу августа 1941 г. достигал: в 14 дивизиях свыше 4000 чел., в 40 — свыше 3000 чел., в 30 — свыше 2000 чел, и в 58 — несколько менее 2000 чел. Прибывавшее пополнение не могло возместить этих потерь: до конца ноября 1941 г. из строя выбыло 740 тыс. солдат и офицеров, в то время как пополнение составило не более 400 тыс.
Эту проблему командирам немецких частей на Восточном фронте пришлось решать своими силами, путем привлечения советских военнопленных и лиц гражданского населения для выполнения вспомогательных работ в тыловых частях. Зачисленные в состав частей военнопленные заносились в списки, содержавшие следующие данные: имя и фамилию, дату рождения, последнее место жительства и личные приметы. Каждый из них получал паек немецкого солдата, а после двухмесячного испытания и официального зачисления в качестве добровольцев вспомогательной службы» — денежное содержание и дополнительное довольствие.
Партизанская война в немецком тылу стала вторым важным фактором, повлиявшим на привлечение в ряды вермахта граждан Прибалтийских республик и создание из их числа вооруженных формирований. Исходя из предпосылки победоносного окончания Восточной кампании через несколько недель, германские армии и командование тыловых районов групп армий имели в своем распоряжении весьма ограниченные охранные и полицейские силы. Дело в том, что большую их часть немецкому командованию приходилось использовать на советско-германском фронте. Так, из 34 охранных батальонов в группе армий «Север» по назначению использовалось лишь 4 подразделения. Поэтому уже в конце июля 1941 г. командующим тыловыми районами было разрешено формировать во взаимодействии с соответствующими начальниками СС и полиции «вспомогательные охранные части». Первоначально это были литовцы, эстонцы, латыши, белорусы и украинцы.
25 августа 1941 г. командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал фон Лее официально разрешил принимать на службу в вермахт литовцев, эстонцев и латышей и создавать из них особые команды и добровольческие батальоны для антипартизанской борьбы. Зимой 1941/42 г. были созданы балтийские охранные батальоны — первоначально с целью заменить в тылу немецкие войска для использования последних на Восточном фронте, однако начиная с 1942 г. эстонские батальоны наравне с немцами сражались на передовой линии.
Противоречие таких мер установкам гитлеровской восточной политики устранялось приказом начальника штаба верховного главнокомандующего вооруженными силами генерал фельдмаршала. В Кейтеля о подавлении «коммунистического повстанческого движения» от 16 сентября 1941 г. В приказе, в частности, указывалось, что «политические установки Германии относительно указанных территорий не должны влиять на действия военных оккупационных властей». Однако в том же документе говорилось, что «силы из местного населения не годятся для проведения... насильственных мероприятий», а «увеличение этих сил создает повышенную угрозу для собственных войск, и к нему поэтому не следует стремиться». Вместе с тем военная обстановка диктовала местным командным инстанциям вермахта свои условия.
Многочисленные охранные и антипартизанские формирования создавались усилиями руководства вермахта — от командующих тыловыми районами групп армий до начальников гарнизонов. Мелкие команды сводились в роты и батальоны, получали немецкое обмундирование и армейское вооружение, проходили военную подготовку под руководством немецких офицеров и затем выполняли боевые задачи — от охраны объектов до проведения карательных экспедиций в партизанских районах. За такими подразделениями закрепилось название «восточные батальоны». В составе каждого из них имелось несколько (2—5) рот по 100—200 чел. в каждой, взводы: управления, минометный, противотанковый, артиллерийский, объединенные в составе штабной роты. На вооружении имелись 76-мм орудия (2), 82-мм (2) и 50-мм (4—7) минометы, станковые и ручные пулеметы, винтовки и автоматы.
Большая часть восточных батальонов носила стандартные номера:
601-621,626-630,632—650ит.д. до 681. Другие батальоны носили номера армейских (510,516,517,561,581,582), корпусных (308,406,412,427) и дивизионных (207, 268, 285) частей, в зависимости от того, где они формировались.
Никем не контролируемый рост числа так называемых «туземных» воинских подразделений вызвал негативную реакцию у Гитлера, который 24 марта 1942 г. запретил их дальнейшее формирование с сохранением уже имеющихся частей в необходимом количестве и в рамках батальонного звена.
Факт признания фюрером существования таких частей знаменовал собой важный сдвиг в вопросе привлечения граждан прибалтийских и других республик на службу в германскую армию. И хотя Гитлер говорил еще и о том, что «самая большая глупость, которую можно допустить в оккупированных восточных областях, — это дать в руки покоренным народам оружием, шаг за шагом он делал уступки требованиям военной необходимости.
Фактически с конца марта 1942 г. началось крупномасштабное по замыслу создание национальных легионов, в частности в Прибалтике, хотя фюрер еще в течение года оттягивал решение де-юре данного вопроса. В своем военном дневнике Ф. Гальдер дает выдержку из оперативного приказа фюрера № 5 от 16.03.1943 г: «... Исходя из создавшейся на Востоке обстановки, на период после 15.4.1943 переносятся сроки... оснащения оружием и техникой 3-х дивизий СС, состоявших из литовских, латышских и хорватских добровольцев».
Первый общий документ, регулирующий статус формирований из числа советских граждан, был разработан вторым (организационным) отделом Генерального штаба сухопутных войск вскоре после выхода директивы № 46 верховного командования вермахта. В соответствии с характером использования «местных вспомогательных сип на Востоке» приказ начальника Генерального штаба генерал-полковника Гальдера № 8000/42 (без даты) выделял следующие категории граждан:
1) представители тюркских народов и казаки;
2) местные охранные части из добровольцев, включая освобожденных военнопленных из числа эстонцев, латышей, литовцев, финнов, украинцев, белорусов;
3) части из местных добровольцев, используемые в качестве полиции;
4) граждане, помогающие на фортификационных работах.
Приказ содержал инструкцию по использованию в частях вермахта «хиви». Основные положения данной инструкции были разработаны с учетом нацистской политики дифференцированного подхода к представителям различных народов. В частности, существовало неравенство в денежном содержании и продолжительности отпусков. Так, если солдат балтийских охранных частей получал месячное жалование в размере оклада ротного командира восточных легионов — 72 германские марки, то русский «доброволец» - 24 марки (примерно 240 рублей). Эстонские, латвийские и литовские солдаты получали дополнительное вознаграждение за каждый день фронтовой службы в размере одной марки, тогда как русские «добровольцы» были этого лишены. Аналогично было с отпусками, которые предоставляли прибалтам без ограничений, а русским, украинцам и белорусам,—только женатым и лишь в том случае, если их семьи проживали на территории, занятой немецкими войсками. Упомянутый выше приказ № 8000/42 также содержал разъяснения по воинским званиям, знакам различия и т.д.
Вместе с тем процесс создания гитлеровским верховным командованием прибалтийских национальных воинских формирований для службы составе вермахта и войсках СС при целом ряде общих условий имея некоторые особенности применительно к каждому из упомянутых выше государств.
После оккупации Германией Советской Прибалтики там сразу же появилось стремление к восстановлению государственной самостоятельности. Вермахт, Абвер которого воспользовался этими тенденциями, нашел не только местную администрацию, но и органы, притязавшие на власть в стране. Преимущественно на должности в них назначались выходцы из эмиграции. Главы самоуправления были уполномочены отдавать распоряжения по разрешению генерального комиссара, они имели силу закона на территории, находившейся под их властью. Финансовые органы разрабатывали бюджет и должны были при этом расчитыватъ на часть поступления от налогов. Повсеместно оккупационные власти передавали органам управления те задачи, которые сами они не хотели брать на себя.
После оккупации Литва была включена немцами в Остланд и названа генеральной областью, разделенной на четыре округа — Вильнюсский, Каунасский, Шауляйский и Паневежский. Во главе каждого из них был поставлен немецкий окружной комиссар. На периферии административный аппарат состоял из городского и волостного правлений. Начальники уездов, городские бургомистры и волостные старшины назначались немцами из числа местных жителей, лояльных к германским властям. Генеральным комиссаром Литвы был назначен А. Рентельн. Сразу же после оккупации Литвы немцами литовские националисты создали «временное национальное правительством, которое существовало только несколько дней. После упразднения немцами этого «правительствам был организован так называемый «Генеральный Совета («Гёнералине Тарибл») при генеральном комиссаре Литвы. Его возглавил бывший генерал литовской армии П. Кубилюнас. В состав этого органа власти входили следующие советники: по финансовым вопросам — Матулисус, по юстиции — Мацкявичюс, по делам труда и социального обеспечения — доктор Паукштис, по сельскому хозяйству — профессор Виткус. Генеральным прокурором Литвы был назначен Лихтенштейн, бывший агент немецкой разведки.
В сентябре 1941 г А. Рентельн официально объявил о создании отдельно немецкой и литовской политических полиций.
Стержнем, вокруг которого формировалась литовская полиция безопасности, стала националистическая организация «Шаулис». По согласованию с немецким командованием «Шаулис» была преобразована в так называемую «Литовскую оборону» с правом ношения не только специальной формы, но и оружия. Помимо «Шаулиса» на территории Литвы существовали и другие националистические организации, имевшие собственные вооруженные формирования: это прежде всего молодежная «Лайвес ковотойс» («Борец за свободу») и военно-политическая Литовская армия свободы (ЛАС). Все они состояли только из литовцев и имели разветвленную (по всей Литве) организацию. С началом формирования в 1942 г. полицейских, жандармских, охранных батальонов и строительных частей члены этих организаций вошли в их состав.
Всего в Литве был сформирован 21 полицейский батальон численностью до 350-400 чел. в каждом. Все батальоны находились в ведении войск СС, под командованием полковника полиции Мозеля, и выполняли исключительно полицейские и карательные функции, принимая участие в операциях против советских партизан. При этом интересно отметить тот факт, что попытка немцев привлечь русское население Литвы в «добровольческие отряды» германской армии и «охранную полицию успеха не имела.
Созданная немецким командованием литовская администрация во главе с генеральным советником Литвы генералом П. Кубилюнасом неоднократно, начиная с 1943 г., обращалась к верховному командованию Остланд с просьбой разрешить формирование литовской национальной армии на базе существующих охранных батальонов. Однако все время получала отказ. Это не только не устраивало администрацию, но и вызывало определенное недовольство среди националистически и прогермански настроенной части населения и личного состава полицейских подразделений.
Рентельн решил прибегнуть к крайним мерам. 12 марта 1943 г он поставил в известность о провале мобилизации рсйскомиссара Лозе, а также находившегося в то время в Прибалтике рейхсфюрера СС Гиммлера. Несколько дней спустя по его требованию были произведены аресты 48 представителей литовской интеллигенции. Среди них оказались генеральные советники Германтас, Мяцкявичус, Пуоджюс, ректор иезуитской гимназии Баукус, вице-советник по вопросам внутренних дел полковник Наракас. Все они были отправлены в концлагерь Штутхоф (в Германии). Обязанности же генерального советника по вопросам культуры и просвещения (этот пост занимал Германтас) были временно возложены на немецкого профессора Шрайнерта. Еще одной репрессивной мерой стала замена Визоки на посту фюрера СС и полиции Литвы брищдснфюрером СС и генерал-майором полиции Хармом.
От формирования национальной армии пришлось отказаться. Германская пропаганда представила собственную неудачу так, что литовцы якобы недостойны оказанной им «чести» сформировать свой легион СС; за ними лишь сохраняется «право» поставлять рабочую силу для вермахта и германской военной промышленности.
18 марта 1943 г. все оставшиеся на своих постах генеральные советники выразили готовность подписать все что угодно, в том числе новое (уже третье) воззвание о мобилизации.
На следующий день газета «Ukininko patavejas» опубликовала статью (без заголовка и автора), в которой говорилось, что «в то время как эстонцы и латыши, исполняя свои обязанности, включились в борьбу с большевизмом... некоторые слои литовской интеллигенции отрицательно повлияли на проведение мобилизации». Она также доводила до сведения литовцев следующий ультиматум:
«Во избежание строгих мер каждое лицо, подлежащее призыву, обязано регистрироваться и поступить на работу. В целях охраны здравомыслящего большинства литовского народа от пагубного влияния некоторых слоев политиканствующей интеллигенции и обеспечения дальнейшего выполнения трудовой повинности рейхскомиссар Остланда приказал осуществить следующие меры:
1. Университет (в Каунасе) со всеми его отделами закрывается; по делам народного образования литовцев назначается чрезвычайный уполномоченный.
2. Участвовать в реприватизации сумеют лишь те лица, которые сами и их близкие принимают участие в борьбе против большевизма.
3. Лица, уклоняющиеся от трудовой повинности либо содействующие другим избежать выполнения трудовой повинности, будут подвергнуты строгому наказанию...».
Одновременно были усилены пропагандистские мероприятия, связанные с мобилизацией. Они включали в себя многочисленные радиообращения и призывы в прессе за подписью 1-го генерального советника, центрального совета старообрядцев, а затем и литовской конференции. В том же номере упоминавшейся газеты были опубликованы «Воззвание к русским старообрядцами в Литве и отрывок из проповеди митрополита Литовского и экзарха Латвийского и Эстонского Сергия, произнесенной им 14 марта 1943 г. в Рижском кафедральном соборе.
5 апреля в Каунасе состоялась «конференция представителей литовского народа», преследовавшая все те же пропагандистские цели в связи с продолжающейся мобилизацией. На ней присутствовали 93 литовских делегата (их кандидатуры подбирал сам Кубилюнас; большинство из них работали в литовском самоуправлении, остальные были представителями духовенства, офицерами довоенной литовской армии или литовских полицейских батальонов). Были приняты 3 резолюции (причем без всякого обсуждения, так как их готовили заранее под контролем генкомиссара Литвы фон Рентельна). В них содержались призыв к литовскому народу активно сотрудничать и другие подобные призывы, опубликованные через несколько дней газетой «Ukininko patavejas» (19 апреля 1943 г). Была составлена также телеграмма «фюреру германского народа Гитлеру» с выражением преданности общему делу При генеральном советнике Кубилюнасе возник новый орган самоуправления — «Совет представителей литовского народа», в который вошли делегаты конференции. На него возлагалась миссия подготовить очередное воззвание к народу; поскольку призывы за подписью 1-го генерального советника не оказывали должного воздействия на ход мобилизации.
Рентельн распорядился провести переосвидетельствование уже призывавшихся возрастов (1919—1924 гр.). Явка в призывные комиссии. Состоявшие из представителей литовского самоуправления, осуществлялась по извещению уездных старост и бургомистров. Не явившимся грозило строгое наказание (тюремное заключение или принудительные работы в концлагерях). Офицеры в возрасте до 65, унтер-офицеры и ефрейторы до 45 лет, ранее состоявшие на действительной службе и окончившие унтер-офицерскую школу, должны были пройти регистрацию с 16 до 22 апреля.
Словно предвидя, что откровенная угроза тоже окажется малоэффективной (на призывные пункты явились в основном те, кто из-за работы и по другим причинам не подлежал призыву), Рентельн «обрушился еще на 6 призывных возрастов (мужского пола —1914—1918, 1925, женского — 1914—1922 г.р.). Его распоряжение реализовывали местные мобилизационные комиссии, созданные по указанию 1-го генерального советника Кубилюнаса. Для проведения облав использовались моторизованные команды немецкой полиции и полиции Литвы.
Результат акции получился противоположным тому; чего ожидали оккупанты. Началось массовое бегство призывников в леса. Не последнюю роль в этом сыграла националистическая оппозиция, «разочаровавшаяся» в немецкой власти, члены которой все еще составляли большинство в органах самоуправления, в отрядах «самообороны» и в литовской полиции.
Оправдывая провал мобилизации, Рентельн ссылался как на различные технические» причины, так и на «причины более глубокие», а именно на «расовые качества» литовцев. В одном из писем к немецкому рейхскомиссару в Прибалтике Хинриху Лозе (от 31 марта 1943 г.) он писал, что литовцам якобы свойственны «недисциплинированность, инертность, трусость и лень».
Не добившись от высшего военно-политического руководства Германии согласия на сознание литовской национальной армии, П. Кубилюнас предпринял самовольную попытку сформировать такую армию.
По сообщениям органов государственной безопасности СССР 23—24 ноября 1943 г. в Каунасе под председательством генерала Кубилюнаса состоялось совещание генеральных советников Литвы по вопросу создания литовской национальной армии, на которое были приглашены председатель Генерального совета Литвы профессор Биржишка, бывший командующий литовской армией генерал Раштикис и ряд представителей общественности, офицеров бывшей литовской армии. Приглашенный на это совещание генеральный комиссар Литвы А. Рентельн заявил, что готов посредничать в высших инстанциях гитлеровской Германии в пользу этого мероприятия только при том условии, если ему будут предоставлены достаточные гарантии, что формирование литовских воинских частей пройдет успешно.
После продолжительных дебатов совещание приняло следующую резолюцию:
1. Литовцы, в целях зашиты своей территории, энергично включаются в борьбу с большевизмом, для чего необходимо иметь свои вооруженные силы в форме литовской армии.
2. Литовской армией должен руководить немец, пользующийся доверием, как немцев, так и литовцев.
3. Эта армия должна быть создана путем мобилизации в пределах до 150 тыс. Чел.
Резолюция предусматривала, что литовская армия будет создаваться как единый военный организм, состоящий из всех родов войск. Первоначально предполагалось создать первую дивизию на основе уже существующих полицейских батальонов, что и было закреплено в решении заседания Генерального совета Литвы, состоявшегося 3 января 1944 г в Каунасе. Там же было оговорено, что создание литовской армии возлагается на генерала П. Пляхавичюса, известного организатора фашистского переворота в Литве в   1926 г.
Однако с первых же дней мобилизации в литовскую армию возникли серьезные трудности. И дело не только в том, что высшее военно-политическое руководство Германии так и не одобрило ее образования, а в том, что сам акт мобилизации от имени литовских представителей без согласия немецкой стороны значительной частью населения воспринимался как незаконный. Серьезные разногласия между литовскими представителями и оккупационными властями возникли и по многим частным вопросам: численность формируемых частей, их подчиненность, командный состав, предполагаемые задачи, дислокация, сроки развертывания.
Газета литовских националистов 27 марта 1944 г сообщала, что генеральный инспектор литовских вооруженных сия Пляхавичюс, на которого было возложено формирование вспомогательной (литовской) армии и, в частности, первой литовской дивизии, не смог договориться по этому вопросу с немецкими оккупационными властями Литвы. Однако ему удалось, наконец, достичь соглашения с представителями германского командования на северном участке Восточного фронта.
В соответствии с этим соглашением предполагалось, что до 1 мая 1944 г. литовцы из так называемых «хиви» сформируют тыловую литовскую армию численностью 10,5 тыс. человек, причем офицерский состав будет набран из литовцев. После укомплектования армия будет передана в распоряжение германской армии. При этом штаб созданной ранее Пляхавичюсом специальной части, предназначенной для борьбы с партизанами, автоматически превращался в штаб генерального инспектора, а затем и командования литовской армии. 28 апреля 1944 г. Пляхавичюс выступил с радиообращением, в котором призвал литовцев вступать в ряды создаваемой им армии.
В первую очередь мобилизация проводилась (с 5 по 20 мая 1944 г) в Каунасском уезде. Проходила она вяло, не получив особой поддержки даже среди известных в Литве националистов, стремившихся сохранить независимыми свои вооруженные формирования. К тому же шел 1944 г., и победа фашистов в войне для большинства людей была уже нереальной. Естественно, что при таком повороте событий литовцам не было никакого смысла воевать на стороне фашистов. Лишь отдельные фанатики продолжали упорствовать в своих убеждениях. В результате 8 и 9 мая в Каунасе на мобилизационные пункты явилось, всего около 70 человек. В тот период националистическая газета «И. Лайсве» прямо призывала население не являться на мобилизационные пункты.
Возмущения стали проявляться и среди действующих отрядов Пляхавичюса, прежде всего из-за того, что литовцы были настроены уже не только антисоветски, но и антигермански. Например, одна из вооруженных литовских групп, направленная в засаду против партизан, вместо этого обстреляла проходивший мимо немецкий эшелон. Другая группа вообще отказалась выступать против партизан и была разоружена. Эти настроения обострялись в связи с тем, что оккупационные власти пытались привлекать воинские литовские формирования к репрессиям против самих же литовцев; при совместных действиях немецкие военные вели себя бестактно, даже пренебрежительно по отношению к литовским.
Кипение антинемецких настроений в литовских формированиях Пляхавичюса, кроме того, было обусловлено и тем, что командование вермахта направляло литовские отряды на борьбу с польским партизанским движением, а за неудачи при вооруженных столкновениях с поляками немцы подвергали солдат Пляхавичюса суровым наказаниям, вплоть до расстрела. В конце концов, это привело к массовому дезертирству и даже вооруженным стычкам солдат армии Пляхавичюса с немецкими солдатами.
16 мая 1944 г. начальник СС и полиции в Литве Гёнде опубликовал письмо к уездным комендантам, в котором обвинил штаб Пляхавичюса в том, что он преднамеренно затягивает темпы формирования литовской армии и не берет опытных солдат. Письмо заканчивалось призывом к уездным комендантам подчиняться не Пляхавичюсу, а Бирентасу, назначенному германским командованием ответственным за формирование литовских национальных частей.
Уже 18 мая 1944 г. началось разоружение отрядов Пляхавичюса. В результате принятых немцами мер Пляхавичюс со своим штабом был арестован. Официальным поводом для разоружения войск Пляхавичюса явился отказ последнего выполнить требование командования вермахта отправить на северный участок немецкой обороны 20 тыс. литовских солдат. Немцы разоружили литовские гарнизоны в Вильнюсе, Каунасе, Укмерге, Алитусе, Мариамполе, Кальварии, Варене, Эймишкесе, Валькининкае, Тракае и Рудишкесе. В отдельных случаях литовцы оказывали немцам вооруженное сопротивление, особенно сильным оно было в г. Укмерге, Вильнюсе и Каунасе. В Вильнюсе бой продолжался целый день, в Каунасе — трое суток.
Через неделю в Вильнюсе был расклеен приказ о новой мобилизации польского и литовского мужского населения в возрасте от 16 до 46 лет. В случае срыва мобилизации, говорилось в нем, к полякам и литовцам будут применены репрессивные меры.
Командованию вермахта удалось-таки во второй половине 1944 г. сформировать боеспособную национальную часть из числа тех литовцев, которые были вывезены на работы в Германию. Как свидетельствуют документы, в Кээяине (около Данцига) из них был сформирован батальон «Лиетуве», который впоследствии был переброшен в Укмерге, а затем в Пренау Батальон, однако, так и не проявил себя как боеспособное подразделение до конца войны.
Таким образом, формирования типа полк, бригада, дивизия, армия из литовских граждан для вермахта фактически не были созданы. Более того, на литовцев высшее немецкое военно-политическое руководство «навесило» ярлык низшей, непригодной для службы в германской армии категории населения Прибалтики.
После захвата Эстонии на ее территории вся власть была сосредоточена в руках главнокомандующего группой армий «Севера фельдмаршала фон Лееба. 15 сентября 1941 г начальник тыла группы армий «Севера генерал фон Рон от имени фельдмаршала фон Лееба отдал приказ об образовании так называемого «эстонского самоуправлениям. В соответствии с этим решением была создана и администрация этого самоуправления, в состав которой вошли X. Мяэ, О. Ангелус, А. Вендт, О. Леэсмент и X. Caаp.


Наконец, ввиду ненадежности солдат-легионеров, их целыми подразделениями вливали под видом «приобретения боевого опытам в немецкие части. В 83-ю немецкую пехотную дивизию, например, было отправлено пять рот из 15-й добровольческой латышской дивизии СС. Прибывших немецкий офицер построил и сказал, что они присланы для приобретения боевого опыта, будут находиться здесь вместе с немецкими солдатами, слушать их и делать все так, как делают немецкие военнослужащие. Как вспоминают пленные латыши из 83-й пехотной дивизии, в отделениях было по 10 немцев и 3 латыша, причем латышей одних не ставили на посты, а только вместе с немцами.
Фашистская пропаганда усиленно внушала легионерам страх расплаты за совершенные ими вместе с немцами злодеяния. При этом в распространяемых листовках говорилось, что русские подвергают пленных пыткам, выкалывают легионерам глаза, сдирают ногти и т.д. Это вызывало естественный страх и удерживало часть солдат-прибалтийцев от дезертирства.
Несмотря на подобные факты, необходимо отметить, что значительная часть прибалтийских формирований, особенно полицейские, сражалась против войск Красной Армии упорно и ожесточенно. Многие свидетельства советских партизан, солдат и офицеров подтверждают хорошую обученность легионеров.
Немецкое командование уделяло вопросам боевой подготовки солдат, унтер-офицеров национальных прибалтийских формирований достаточно серьезное внимание, при этом, не ослабляя контроля и создавая условия для мгновенной реакции на любые негативные ситуации.
Верховным командованием вермахта был разработан ряд документов по вопросам подготовки подобных подразделений. Например, в «Основных направлениях по обучению добровольных помощников от 19.6.1943 г. говорилось о том, что обучение добровольцев проводится с целью подготовки их в качестве надежных соратников в борьбе с большевизмом. Далее следовало разъяснение о том, что в лагерях и др. местах добровольцев необходимо собирать вместе, предоставляя им, соответствующий персонал для надзора и преподавателей (в том числе и переводчиков); затем на территориях, занимаемых немецкими дивизиями, создавать учебные роты (не более двух) с тем, чтобы дивизионное командование само регулировало все вопросы, связанные с подготовкой новобранцев и их дальнейшим распределением по частям.
Для облегчения обучения необходимо было иметь литературу и пособия на двух языках, планировать занятия как минимум за четыре недели до начала обучения, а в течение всего подготовительного срока добровольцам обеспечивать максимальную учебную нагрузку. Там же сказано, что на содержание учебных программ могут влиять различия в составе, оснащении и численности учебного персонала, положение противника, потребность в добровольцах при немецких войсках.
Для дифференцированного подхода к процессу обучения предполагаемые  местные вспомогательные силы, как называли их сами немцы, делились на: добровольных помощников («хиви»), службу порядка («оди»), шуцманшафтов («шума»), полицейские и оборонные команды помощников в общинах («гема»). При этом в подготовке учитывались их дальнейшее назначение и характер возлагавшихся на них задач. Так, «хиви» предполагалось использовать для выполнения служебных заданий в войсках. Они должны были нести охранную и  индивидуальную службу, а полицейские в общинах предназначались для помощи бургомистрам и начальникам районов в решении задач местного значения. Оборонные команды помощников предполагалось применять только в экстренных случаях: при появлении «банд» для местной обороны, для борьбы с «бандитами» в своем районе, а обычно они должны были заниматься хозяйственной деятельностью.
Для качественной подготовки национальных прибалтийских формирований немцы создали целую сеть учебных лагерей, баз, при этом использовались как оккупированные территории, так и собственно германские земли.
В Латвии, недалеко от местечка Палкакс, существовал учебный лагерь для подготовки добровольцев в 15-ю и 19-ю дивизии СС.
На территории Польши в Травниках (Люблинское воеводство) был создан учебный лагерь, где проходили обучение литовские и латышские националисты, которые впоследствии использовались неким командованием для вспомогательной службы в СС и полиции, в качестве охранников и надзирателей в концлагерях, при усмирении деревень, ликвидациях гетто и т.п. В Польше же, у местечка Дембица, что под Краковом, находился учебный лагерь, состоявший из 100 бараков, в каждом из которых размещалось от 70 до 80 чел. Здесь проходили обучение будущие военнослужащие добровольческого эстонского легиона. После трех месяцев учебы солдаты принимали присягу и направлись в полевые части войск СС. Наиболее достойные унтер - офицеры и офицеры бывшей эстонской армии направлялись на офицерские курсы во Франкфурт-на-Одере. Там после четырехмесячного дообучения они отправлялись в уже сформированные эстонские части и принимали на себя командование различными подразделениями. Кроме указанных, офицерские учебные школы для латышей и эстонцев существовали в Чехии (г. Бенешау) и Голландии. В г. Фюрстенберг (Германия) находилась школа по подготовке национальных кадров для полиции безопасности. После четырех месяцев обучения ее выпускники отправлялись в подразделения полиции на всей территории «Остланда».
В центрах, лагерях и школах «добровольцев», как правило, обучали строевой подготовке, тактике (действия солдата в бою), ведению карательных операций против партизан, а также осуществлению документального контроля (жандармерия). Примечательным было, что оружие добровольцам давали только для учебных целей.
Кроме того, в г. Нейхаммер (Германия) находился учебный лагерь для переподготовки выводимых с фронта подразделений. Так, в сентябре—октябре 1944 г в этом лагере проходила переподготовку 3-я эстонская пехотная бригада СС, ставшая после обучения и пополнения 20-й эстонской дивизией СС. Иногда для кратковременной переподготовки, особенно военнослужащих охранных батальонов, использовались непосредственно территории «Остланда» латышские батальоны охраны частично проходили обучение в местечке Болдерес, в казармах саперного полка бывшей латвийской буржуазной армии.
Существовала и так называемая доподготовка — направление в действующие на передовой немецкие части или в пограничные учебные полки. Там в течение трех недель проходило ускоренное обучение легионеров. Основными предметами были уставы и строевая подготовка. За два дня до окончания занятий курсантам давали оружие и направляли обратно в часть.
Такая организация обучения будущих и действующих военнослужащих прибалтийских формирований позволяла немецкому командованию с определенной эффективностью использовать их на Восточном фронте, в тылу своих войск и для проведения карательных операций.
По данным отечественных и иностранных источников, литовские батальоны принимали участие в боевых действиях на территории Украины, Белоруссии, Югославии и Италии, против войск Волховского фронта. При этом они довольно активно сражались на стороне вермахта, неся значительные потери.
Так, газета литовских националистов «И. Лайсве» 23 марта 1944 г. сообщала, что в литовских охранных батальонах не осталось и двух третей их первоначальной численности. За период боевых кратковременных действий батальонов с декабря 1943 г. по февраль 1944 г. погибли 450 чел, личного состава, включая 8 офицеров.
В то же время ряд других источников подтверждал падение боевого духа литовских солдат и офицеров. Например, в информационной сводке № 36/115 ГлавПУ РККА за 13 февраля 1944 г. сообщалось, что в среде литовских солдат 256-го охранного батальона, снявшегося в районе г. Шимска в составе 28-й легкой немецкой пехотной дивизии, по показаниям перебежчиков, преобладало упадническое настроение: никто из литовцев не хотел воевать на стороне немцев.
Дисциплина в батальонах была низкой: часто случались дезертирства после отпусков, бегство с позиций во время артобстрела. Дальнейшая судьба литовских батальонов, пожалуй, типична для многих подобных национальных формирований: из-за низких боевых качеств часть их немцы разоружили и расформировали, а некоторые отправили в Литву для борьбы с советскими партизанами; и только несколько батальонов продолжали сражаться в составе германской армии: 13-й батальон использовался для прикрытия участка латвийской границы, по одному батальону дислоцировалось в районах г. Двинска и г. Слуцка, два батальона занимали оборону в районе Минска один находился в районе Люблина, остатки 8-го батальона в Львове.
27 марта 1944 г. в г. Кэзлин (около Данцига) немецкое верховное командование сформировало батальон «Летуве». Это подразделение было переброшено затем на участок фронта рядом с г. Укмерге, а затем в Пренау. Однако, личный состав этого батальона в боях с частями Красной Армии ничем себя не проявил. Так обстояло дело с литовскими националистическими формированиями. ПРИМЕНЕНИЕ НЕМЕЦКИМ КОМАНДОВАНИЕМ
 ЛИТОВСКИХ, ЭСТОНСКИХ, ЛАТВИЙСКИХ
 ФОРМИРОВАНИЙ В КАРАТЕЛЬНЫХ АКЦИЯХ
 ПРОТИВ СОВЕТСКИХ ГРАЖДАН И ПАРТИЗАН 
В 1941-1945 гг.

В первые же месяцы гитлеровской оккупации Литвы буржуазные националисты оказывали нацистам активную военную помощь. Из числа офицеров и солдат бывшей литовской армии и членов националистической организации фашистского толка «Шаулис» немцами был создан 21 полицейский батальон численностью от 350 до 400 человек в каждом.
Все батальоны находились в ведении командования войск СС, подчинялись полковнику полиции Мозелю и выполняли исключительно полицейские и карательные функции при проведении операций против советских партизан, а также е
« Последнее редактирование: Четверг, 01 Январь 1970, 03:00 от Guest »